Рафик Мухаметшин: «Проблема не в количестве служителей мечети, а в качестве их подготовки»
Рафик Мухаметшин: «Проблема не в количестве служителей мечети, а в качестве их подготовки»
Ректор Российского исламского института, Рафик Мухаметшин, побеседовал с нашим внештатным корреспондентом и рассказал о структуре развития мусульманского общества на сегодняшний день. Он также поделился с нами тем, для чего была создана Булгарская исламская академия и какие изменения возможны в будущем РИИ
«В начальной школе, нас спрашивали, кем мы хотим стать, на что я отвечал: «Учителем»»
– Расскажите, пожалуйста, о Вашем детстве. Известно, что Вы родом из деревни Бурнак Балтасинского района. Расскажите, как проходили Ваши юные годы?
– Деревня была советская, патриархальная, со старыми экономическими принципами, c отсутствием каких-либо свобод. Не предусматривались пенсии для взрослого населения, даже паспорта у сельских жителей не было. Мама выращивала огурцы и продавала их на рынке в Арском районе, чтобы хоть немного заработать на жизнь. Летом в деревне шла заготовка сена, зимой уборка снега – мы всегда были вовлечены в работу. Наше поколение было закалено физическим трудом патриархальной семьи, где слово отца – превыше всего. Таких отношений, наверное, сейчас уже нигде нет. Родители всегда были на работе, поэтому нас воспитывала бабушка, которая и обучила нас азам ислама. Мне повезло, что она была настоящей богобоязненной женщиной, читающей пятикратный намаз.
– А как в родном селе исповедовали ислам, ведь в советское время ислам был под запретом и существовал скорее на уровне обряда?
– Да, ислам действительно существовал на уровне обряда. Поколение моей матери, бабушки – это поколение, которое по инерции несло в себе традиции ислама. Бабушка родилась еще в XIX веке, когда ислам был полноценной религией. Тогда существовали классические патриархальные крепкие семьи с устойчивыми религиозными ценностями. В нашей деревне мечетей не было, тем не менее мусульманские праздники отмечались всегда. Мама работала и держала пост, для меня это было удивительно. Ислам существовал для нас больше на уровне подсознания, но, думаю, позже мы пропустили его через сознание и прониклись им. Мое поколение – это продукт атеистической советской власти, поколение моей матери и бабушек ушло, и, к сожалению, ислам потерял себя даже на уровне обряда.
– Вспомним Ваши студенческие годы. Почему вы решили поступить на истфак КГУ?
– Мой средний брат поступил в строительный институт, позже и я задумался о высшем образовании. Мне нравилась математика, однако физику я не любил. В школе я также хорошо учился по истории, у нас были хорошие учителя. Моя семья не настаивала на мое обучение в университете, так как были младшие братья, за которыми нужно было смотреть. Но я все же поступил в университет – думаю, я всегда жил по стопам брата.
– Вы добились того, о чем мечтали в юности?
– В начальной школе, нас спрашивали, кем мы хотим стать, на что я отвечал: «Учителем». У Туфана Миннуллина есть рассказ, в котором дети спорят: «Едят ли учителя картошку?». Тогда всем казалось, что учителя – это совершенно другие люди. К ним все относились с уважением. Возможно, поэтому я хотел стать учителем. В те годы поступить в ВУЗ было крайне сложно, но раньше для выпускников сельских школ оказывали поддержку. Конкурс был высокий – на одно место претендовали 15 человек, и, несмотря на это, я смог поступить.
– Потом Вы поступили в аспирантуру института языка, литературы и истории. Известно, что Вы начали изучать татарского писателя Галимджана Ибрагимова, который стал большевиком после революции. Каким он предстал перед Вами, когда Вы столь подробно изучили его?
– Будучи аспирантом, мне дали тему для изучения «От революционного демократизма к марксизму ленинизма», и я стал анализировать то, как Галимджан Ибрагимов пришел к марксизму. Я рад, что профессионально занимался его трудами. Раннее творчество Ибрагимова – это романтизм. Интересна эволюция мировоззрений писателя, особенно, его труд «История исламской культуры». Когда произошел перелом в 1917 году, он являлся активным участником политической жизни страны. Мулланур Вахитов и он были близким окружением Сталина. Они представляли крыло национальной политики советской власти. Вся российская интеллигенция в 1917 году принимала революцию восторженно, татары хотели создать свой штат Идель-Урал (штат «Идель-Урал» — нереализованный проект национальной автономии татар и башкир в 1-й четверти XX века). Была некая эйфория от того, что советская власть решит многие проблемы. Однако позже Галимджана Ибрагимова ожидала та же участь, что и Блока, и Маяковского, и Есенина. В отношении революции в скором времени пришло разочарование. Идя на поводу иллюзии, что советская власть решит проблемы татар, он вступил в партию большевиков. Последние 10 лет писатель прожил в Ялте. Здесь видимо у него появилось другое понимание советской власти. Он попытался проанализировать сущность и специфику национальной культуры, ее будущее в рамках пролетарской диктатуры. Это отражается в его труде «По какому пути пойдет татарская культура?».
– Какой школьный или университетский преподаватель оказал на Вас наибольшее влияние и почему?
– Елена Александровна, преподаватель начальных классов, оказала большое влияние на меня. Также остальные учителя предметники были ничем не хуже городских, поэтому сложно кого-то отдельно выделить. Все учителя были высококвалифицированные. Однажды, я даже участвовал в республиканской олимпиаде по биологии, хотя биология меня особо не увлекала, просто тогда учителя умели заинтересовать своим предметом.
«Религиозное возрождение – это не только открытие мечетей, это уровень религиозных семейных институтов, где дети воспитываются в мусульманских традициях, и оба родителя верующие»
– Кто Вам ближе среди дореволюционных богословов? Баруди, Марджани, Расулев, Бигиев или же кто-то другой?
– Ближе всего мне был Галимджан – основатель медресе Мухаммадия. Блестящий образец татарской богословской мысли, который открыл джадидское медресе, но при этом придерживался традиционным убеждениям.
– С 90х годов мы говорим о возрождении Ислама. Как Вы думаете, насколько возросло число практикующих мусульман в Татарстане?
– В 2001 посредством социального опроса было выявлено, что практикующих мусульман в Татарстане около 4%. Позже, в 2008 году фонд Гэллапа провели социологическое исследование по Дагестану и Татарстану. Результат по регионам не делили, но по процентному соотношению доля практикующих мусульман составляла 12 %. За счет Дагестана религиозность, может быть, оказалась больше, чем было на самом деле. Сегодня нет точной статистики. 85% татар в 2001 году считали себя мусульманами, но когда выясняли их уровень религиозности, оказалось, что это было просто национальное самосознание. «Я татарин – значит, скорей всего, мусульманин» – так считали многие люди. На вопрос: «Каково ваше отношение к Богу?» 30% населения отвечало: «Не знаю». На сегодня религиозность граждан не на самом высоком уровне. Упоминая религиозность – мы прежде всего говорим о семейном воспитании. В 90-ые не было соблюдающих ислам семей в принципе. Религиозное возрождение – это не только открытие мечетей, это уровень религиозных семейных институтов, где дети воспитываются в мусульманских традициях, и оба родителя верующие.
Также, важно отметить то, что раньше на направление шариат молодые люди поступали по разным причинам: кто-то скрывался от армии, кто- то был троечником, поэтому отсек был большой. Сейчас же идет прогресс: наши абитуриенты – это дети, воспитанные в мусульманской семье и цель их поступления – получение мусульманского образования.
«Проблема не в количестве служителей мечети, а в качестве их подготовки»
– На сегодняшний день в некоторых мечетях Татарстана не хватает имамов. Почему выпускники наших учебных заведений не идут имамами в мечеть?
– У нас 1500 мечетей, в которых есть имамы. В Казани и других городах Татарстана нет потребности в имамах, однако есть мечети, построенные в дачных поселках, где зимой никто не живет, соответственно мулл там тоже нет. Проблема не в количестве служителей мечети, а в качестве их подготовки. Исламский корпус подготовки у нас старый. Многим имамам за 60 лет, это старая школа, ее надо обновлять. Из-за отсутствия свободных мест молодежь не соглашается на эти должности. Смена поколений идет медленными темпами. Молодые хазраты не хотят ехать в деревни, потому что прихожан мечети не более 8 человек, следовательно, низкая зарплата, поэтому выпускника с высшим образованием отправить в деревню – сложная задача. Со стороны фонда поддержки исламской науки и образования есть гранты для специалистов. Всем выпускникам исламских заведений в течение года (иногда с продлением), выдается грант в размере 150000 рублей при условии, что он будет работать имамом в сельской местности. Отсутствие инфраструктуры создает проблемы, так как хочется, чтобы были детские сады и школы. Кадровая политика духовных управлений должна быть продумана чётче, например, нужно решить вопрос о том, как использовать молодых имамов. Отправить их в качестве помощников также нелегко – между молодым и пожилым имамом часто возникают разногласия, что приводит к непониманию сторон.
– Быть может, причина в нехватке предпринимателей-меценатов как в пьесе Туфана Миннуллинна "Мулла"? А Вы смотрели этот спектакль? А фильм? Ваше мнение.
– Я считаю, это не лучшее произведение Туфана Миннулина. «Мулла» не впечатлил меня сильно, поскольку в нем непонятно, где же место муллы в современном сельском мусульманском обществе. Есть философские суждения, попытки определения, однако вопрос остался не решенным.
– Как сегодня развивается мусульманская умма в России и в Татарстане, в частности?
– Сегодня появилась система исламского образования, развивается инфраструктура халяль. «Халяль» становится полноценной индустрией, также функционирует мусульманское СМИ. На сегодняшний день умма развивается.
– Тот факт, что у нас нет централизованного духовного управления как РПЦ, это хорошо или плохо?
– В исламе нет централизованного духовного управления – это и не хорошо, и не плохо. С одной стороны, возможно, жесткая вертикаль способствовала решению многих вопросов, с другой стороны мы имеем различные богословские традиции: у нас есть Кавказ с шафиитскими традициями, и есть Центральная Россия.
– А насколько зарубежная идеология повлияла на исламские учебные заведения, и, в целом, на мусульманское сообщество?
– В 90-ые годы влияние было прямое. Открывались учреждения за деньги иностранных спонсоров, посылались зарубежные специалисты для обучения здесь, но сейчас у нас нет ни одного зарубежного преподавателя. У нас 80 преподавателей, 40 из них учились за пределами страны. Может быть, они где-то несут зарубежные традиции, однако сильного иностранного влияния нет.
«Проблема отсутствия мусульманской интеллигенции как была, так и остается»
– С 2006 года Вы возглавляете РИУ. Это почти 15 лет. Всё-таки хочется спросить, с какими проблемами вам пришлось столкнуться?
– Для любого частного учебного учреждения главная проблема – формирование бюджета. Второй вопрос – это уровень квалификации преподавателей. Хоть преподавателей у нас очень много, но их надо довести до определённого уровня. Нужно, чтобы они защитили диссертации. Например, в Булгарской Академии недавно 4 наших преподавателя защитили докторские работы.
– Если подводить определенные итоги, какие основные достижения РИУ? Какие показатели?
– На данный момент у нас обучается около 1300 студентов – это одно из самых крупных мусульманских учебных заведений России. Сочетание религиозного и светского знания является одним из главных и важных наших заслуг.
– Раньше Вы говорили, что одна из основных проблем мусульманской уммы - это отсутствие мусульманской интеллигенции. Какие изменения произошли за последние 15 лет?
– Проблема отсутствия мусульманской интеллигенции как была, так и остается, конечно. Процесс просвещения идет медленно. Татарское общество особенно подвержено влиянию атеистического общества в отличии от мусульманских республик Северного Кавказа.
«Быть приверженцем классических традиционных ценностей и одновременно идти в ногу со временем – это сложная задача, с которой наши студенты справляются успешно»
– Каков нынче студент? Что в нём, условно говоря, плохого, и что в нём хорошего?
– Слабые стороны проявляются обычно у студентов дневной формы обучения – они любят жить сегодняшним днем и могут позволить себе проспать занятия или вовсе не пойти на них. Им не хватает мотивации. Заочники же стремятся получать знания больше.
О сильных сторонах студентов говорят их успехи и полученные награды в различных мероприятиях и конкурсах, например, фестиваль мусульманского кино – наши студенты являются уже новой плеядой мусульманской молодежи, они креативны, у них свое видение мира. Быть приверженцем классических традиционных ценностей и одновременно идти в ногу со временем – это сложная задача, с которой наши студенты справляются успешно.
– В чем отличие БИА от РИУ?
– Болгарская Исламская Академия – учебное заведение, которое будет доводить наших выпускников до уровня докторов исламских наук. То есть это заведение, отбирающее лучших выпускников России для выведения высокопрофессиональных богословов. Мы готовим бакалавров и магистров, а БИА делает из наших магистров докторов. До сих пор в России такого уровня не было, будем надеяться, что Булгарская Академия оправдает наши ожидания. Раньше, в основном, мы отправляли выпускников за рубеж для этого, сейчас поставлена задача взращивать религиозных деятелей непосредственно в нашей стране.
«Булгарская Академия должна нести традиционные кадимистские ценности»
– Когда создавалась БИА, некоторые эксперты видели ее как джадидское учебное заведение. Сейчас дискуссии вокруг джадидизма и кадимизма утихли. На сколько эта проблема остается актуальной?
– До революции джадидизм представлял из себя попытку восполнить отсутствие светской системы образования, т.е. джадидские учебные учреждение 60-80% давали светские знания. Была поставлена цель восполнить у татар системы светской школы, и, естественно, джадидские медресе имамов не готовили. Наглядный результат показан в статистике медресе Хусаиния – за 10 лет в Оренбурге был выпуск 700 человек, и из них лишь 30 стали имамами. В принципе, выпускники таких медресе и не стремились стать имамами. Сейчас же наши дети обучаются в светских школах, чего не было до революции. РИИ также джадидское учебное заведение. Булгарская же Академия должна нести традиционные кадимистские ценности. Кто рассуждал о джадидской системе в этом ключе – просто не знал, что джадидизм представляет из себя. БИА должна идти на ряду конкуренции с крупнейшими исламскими учебными заведениями – о каком джадидизме может идти речь?
– Российский исламский институт изначально выпускал лишь юношей, со временем и девушки смогли получать здесь образование. Как Вы думаете, нужна ли в БИА обучать и девушек?
– Булгарская Академия не ставит пока такую задачу. Учебное заведение выпускает богословов, поэтому такой нужды здесь нет. Девушек готовить может быть теоритически надо, но сегодня я не считаю, что это первостепенная задача. Девушке, получив образование на уровне бакалавриата, магистратуры, стоит сконцентрироваться на создании семьи.
– За последние годы были разработаны и приняты стандарты исламского образования. Вы можете подвести первые итоги?
– Стандарты – некие требование к выпускникам, без него учебное заведения не может функционировать. В 2019 году мы ввели стандарты, а также был проведен мониторинг с целью узнать, как работают эти стандарты в российских учебных заведениях. Их мало кто реализует кроме татарстанских учебных заведений. Мы сделали первый выпуск, результаты оказались плодотворными.
– И хочется услышать о будущем РИУ. Какие у вас планы, каким вы видите будущее института?
– Есть планы по открытию новых направлений: может быть, по исламскому праву, педагогики, психологии. Недавно Президент в своем выступлении сообщил о том, что надо закрывать вузы, которые не дают хороших результатов. Чтобы не оказаться в числе этих вузов, мы работаем над теми позициями, которые уже имеем с целью повышения их качеств.
ГАЛИЕВА Айсылу, специально для Исламского портала
Количество показов: 1834